Плюю в вечность крупнокалиберным снарядом
Ириски.
читать дальшеИлья совсем не хотел спать, хотя мама уложила его, как обычно, в десять. Он ворочался под одеялом, прислушивался к звукам, доносящимся с улицы, к шагам за дверью, считал удары часов в родительской комнате. Совсем недавно пробило полночь. Он знал, что мама не спит, а сидит на кухне и ждет отца.
Сегодня сразу после работы, даже не поужинав, папа снова куда-то засобирался. Надел новый китель и начищенные до блеска сапоги. Сказал не ждать раньше десяти. Но вот уже за полночь, а его все нет. Не то, чтобы Илья сильно волновался — отец был сильный и храбрый, ему некого бояться, ну разве что Фантомаса из французского журнала с картинками — однако Илья знал, что в этот раз его нет по особому случаю.
Он представил, как бы отец дал отпор коварному злодею в маске, замышляющему подорвать мост, завод или электростанцию. Папа бы голыми руками скрутил этого типа, вооруженного пистолетом, автоматом, да хоть гиперболоидом! Не уйдешь! На тебе, получай! А ну, снимай маску, враг народа!
Илья так увлекся собственными фантазиями, что не заметил, как в дверь позвонили. Мамины тапочки прошлепали по коридору. Илья сел в кровати и начал чутко прислушиваться. Щелкнул замок, и прихожую заполнил отец, громадный, возбужденный, запыхавшийся.
- Ника! - радостно взвизгнула мама.
- Наташенька, родная! - прохрипел в ответ его голос. Странный голос. Грустный? Счастливый?
Сквозь закрытую дверь Илья различил звонкий поцелуй и странную возню, словно родители ни с того, ни с сего решили подраться.
- Почему так долго? Я звонила Полине, она сказала, что прием давно закончился. Где ты был?
- Наташа, ты не поверишь! - пыхтел отец, стягивая китель и сапоги.
- Да что произошло?
- Илюшка уже спит?
- Давно. Ника, ты куда? Не буди ребенка.
Но Илья уже знал, что будет. Он сидел в кровати на четвереньках, как взведенная пружина, и когда отец прошагал к его комнате и распахнул дверь, Илья увидел его: огромного, взъерошенного, голубоглазого. Счастливого!
- Папка! - Илья подпрыгнул на кровати и прямо на шею отцу.
- Сынок, - блаженно прошептал отец ему в золотистую макушку.
Он поставил Илью на пол и протянул ему руку.
- Держи, сынок, - сказал он.
Илья, еще не понимая, что отец имеет в виду, осторожно пожал его руку. Отец сжал руку сына между ладонями, присел перед ним на корточки, и, глядя прямо в глаза, произнес:
- Знаешь, кто до тебя жал эту руку?
Илья помотал головой.
- Товарищ Сталин!
У Ильи глаза полезли на лоб. За спиной отца мама охнула и закрыла рот рукой.
- Я принес тебе его любовь и заботу, - голос отца дрогнул.
После такого Илья уж точно не мог уснуть. Сначала он слушал неясные голоса родителей на кухне. Отец говорил много и возбужденно. Мама только ахала и задавала короткие вопросы: А кто? А как? А где? Звенела посуда, лилась вода, хлопала дверца буфета. Постепенно голоса стали сходить на нет. Илья уже почти ничего не мог разобрать. Ему до смерти захотелось послушать, о чем они так тихо говорят. Он вылез из кровати, на цыпочках пробрался по коридору к приоткрытой кухонной двери и стал всматриваться в щель, из которой пробивалась полоска яркого света.
Оказалось, родители совсем не говорили. И даже не сидели за столом. Они сидели НА столе. Вернее, на столе сидела мама, а папа, навалившись на нее всем телом, обнимал и целовал ее в губы, да так жадно, будто хотел ее съесть. При этом мама тихо стонала, как от боли, и вскоре Илья понял, почему. Папина рука скрывалась под подолом маминого шелкового халатика и настойчиво двигалась там, будто выкручивала невидимый шуруп. Илье стало жутко. Зачем он это делает?Может, он ее так лечит? Мама иногда жалуется на боль в животе.
- Пой..пойдем. Я уже не могу, - прошептала мама, оттолкнула папу от себя, и слезла со стола, расправляя халатик по ногам.
Еще секунда и они его заметят! Илья пулей метнулся в свою комнату. Он зарылся в одеяло с головой и притворился спящим. Он так боялся, что родители поймут, что он не спал, а подглядывал за ними, что почти сразу заснул. Ночью ему приснился товарищ Сталин. Он протягивал ему руку, ласково улыбался и говорил сквозь густые усы:
- Держи, мальчик, мою любовь и заботу.
Наутро Илья узнал, что вчера отец ходил на прием в Кремль, и там ему подарили часы. Часы?! Отец с гордостью продемонстрировал Илье красивые новенькие часы с дарственной гравировкой на обороте: «Тов. Н.И. Курякину от тов. И.В. Сталина за самоотверженный труд на благо Советской Родины».
- Когда вырастешь, станут твои, - пообещал отец.
Илья знал, что так и будет, потому что отец никогда не обманывал и всегда говорил только правду.
***
Когда красный туман отступил, он еще некоторое время лежал, прижавшись щекой к холодной мостовой, и глядя на старый щербатый цоколь. Из-под куска отвалившейся штукатурки чернело его кирпичное мясо. Ярость уже перестала жечь сердце и раздирать легкие, и уступила место опустошающему безразличию. Правый бок примораживало. Надо вставать.
Илья медленно подобрал под себя руки и ноги, встал на четвереньки и мутно огляделся. Несколько мятых клочков сиротливо белели в уличной грязи. Чуть в стороне бесформенным кулем валялась его выпотрошенная сумка. Илья подобрал карточки, сумку и встал на ноги. Глядя в землю, он прошел несколько шагов в ту сторону, куда по его ощущениям отлетел кастет, и вскоре действительно нашел его, призывно блестящего на краю решетки водостока. Он медленно, как пьяный, дошел до перекрестка, где начинался родной квартал, и где его знала каждая собака.
В коридоре, как всегда, было темно — экономили электричество. Илья пробирался на ощупь, задевая то старый комод, то ленькин велосипед, то какие-то ящики и доски, громоздившиеся вдоль стен, подобно баррикадам парижских коммунаров. Лицо уткнулось в развешенное белье, откуда-то сбоку в нос ударил крепкий запах начищенных гуталином сапог.
За спиной звонко тренькнул телефон. Илья остановился. Взять? Телефон снова капризно взвизгнул. Илья прислушался. Как всегда все сидели по своим комнатам и никто не хотел выходить, не будучи уверенным, что звонят именно ему - пусть кто-нибудь другой возьмет. К ним в квартиру редко звонили. Иногда Пал Семенычу по работе, иногда маме - старые подруги или тетя Таня из Киева, но чаще всего звонили Ирине Владимировне. Телефон продолжал требовательно назвякивать. Илья снял трубку.
- Алло, могу я услышать Ларионову Ирину? - послышался на той стороне трубки бархатный мужской голос.
- А кто ее спрашивает? - недружелюбно спросил Илья.
- М-м-м… Это по поводу заказа, - неуверенно ответил мужчина.
Не говоря ни слова, Илья оставил трубку висеть на проводе, а сам пошел к ее двери. Из комнаты доносилось мерное жужжание швейной машинки. Он постучал, жужжание прекратилось, и секунду спустя на пороге появилась она. И снова Илья не был готов к этому. Она выплыла к нему из светлой уютной комнаты, словно кино-богиня с мерцающего экрана. В глазах защипало от рыжины.
- Илья? Что случилось? - тревожно, и даже испуганно спросила она.
- Вас к телефону, - кивнул Илья в сторону прихожей, и только тогда понял, что он, должно быть, ужасно выглядит после стычки с хулиганами.
Ирина рванулась к телефону, слегка задев Илью плечом.
- Алло? Да… Да, Сергей Алексеевич, ваши сорочки готовы…
Илья помедлил секунду и вошел к себе.
Мамы еще не было дома. Тем лучше. Илья разделся, свалив вещи в углу за ширмой, наспех умылся и упал на свою раскладушку, накрывшись с головой. Он очень хотел заснуть, чтобы забыть, чтобы не думать, не вспоминать. А вдруг, он проснется, и все окажется сном? Как бы было хорошо. Но он знал, что так не будет. После ареста отца он уже не верил, что нечто может пройти само собой.
Ну как, как он мог отдать им часы? Сволочи! Суки! Убью! Отдайте! Илья закусил подушку и зарычал от злобы и досады. Слезы брызнули из глаз, но он уже не сдерживал их. Он комкал уголок одеяла, царапал ногтями край раскладушки, ревел, уткнувшись в сгиб локтя, и через некоторое время, когда плакать уже не было сил, ему стало легче. Он даже заснул, а когда проснулся, было уже утро.
Мать сидела за столом, одетая в то же платье, что и вчера, с чуть истрепавшейся прической, и казалось, будто и вовсе не ложилась спать. Рассеянным остановившимся взглядом, которого Илья у нее прежде никогда не видел, она смотрела в окно на тусклое утро, бледная и неподвижная, как изваяние, так что Илья даже испугался. Ему почудилось, что это не его мать, а какая-то незнакомая женщина, и чтобы разбить этот морок, он громко шмыгнул носом и протер глаза.
Она повернула голову на звук, и увидев, что Илья проснулся, торопливо встала из-за стола, подошла к своей койке и начала оправлять и без того гладкое покрывало.
- Доброе утро, сынок, - устало сказала она через плечо. Она снова была его мамой.
Илья ничего не ответил и начал нехотя подниматься. Он старался не глядеть матери в глаза и по возможности не дать ей себя рассмотреть, хотя смысла прятать от нее синяки и ссадины, доставшиеся во вчерашней драке, не было никакого. Мать сразу заметила, что сын лежит в постели побитый и ободранный, а грязная одежда валяется в углу как попало. Ее тонкие брови болезненно изогнулись.
- Что произошло? Ты что, подрался?
- Да.
Кажется, она совсем не удивилась.
- Надеюсь, хоть было за что?
Илья молча достал из сумки смятые карточки. Про часы он решил пока не говорить.
- А, это тебе Алена передала? - в ее голосе появилась нотка интереса, - Молодец, что принес, а то я уже боялась, что не успею обменять.
- Где ты их обменяешь? - угрюмо спросил Илья.
- У одного знакомого. У него есть связи с директором гастронома.
- А почему этот знакомый не может нам что-нибудь обменять?
- Ну, почему не может? Может. Только я для себя просить не буду. Не хочу ни у кого быть в долгу, - гордо сказала мать, и вдруг вспылила, - А тебе-то что? Не твое дело! Тебе что, шоколаду захотелось? Или осетрины? Ничего, подожди, придет время, и мы с тобой будем шоколад есть, и уедем из это чертовой дыры!
Илья не слушал. Опять про свое завела: уедем да уедем. Куда мы уедем? Не в Куйбышев же. Хотя маму не хотели отпускать с завода, сулили повышение: «Наташа, с твоим-то образованием!..». Еще в Киеве живет тетя Таня с сестренкой Анютой, пусть и в старом, но в отдельном доме с садиком. Да только мама наотрез отказывается туда переезжать. У нее с папиной родней давние споры.
В школе Илья ни слова не проронил о причинах появления здоровенной ссадины на скуле, несмотря на настойчивые расспросы Володьки Зайцева. Боря Лившиц конечно же догадался, что побои были получены вчера вечером, аккурат после того, как Илья ушел от них.
- Эх, нужно было тебя проводить! - причитал он, по-куриному всплескивая руками.
- Да? И что бы ты сделал? - невесело усмехнулся Илья, глядя на тощего и угловатого, как паук, Борьку, - Вдвоем бы лежали там избитые.
- Это из-за нее? - понизив голос, спросил Борька.
Илья не ответил. Он ждал, что ехидный Лившиц обязательно воспользуется возможностью похвалиться перед ним своей дальновидностью и скажет, торжественно подняв палец: «А ведь я говорил!», но тот почему-то не воспользовался. Вместо этого Борька сочувственно посмотрел на Илью своими большими круглыми глазами и сказал:
- Опять пойдешь?
Илья решительно помотал головой, и чтобы закончить неприятный разговор, подхватил свою старую сумку на плечо и, не попрощавшись, пошел домой.
Раньше Илья всегда делал небольшой крюк, чтобы пройти мимо женской школы и поглазеть на девчонок, но сегодня он направился прямиком домой. Не успел он одолеть и половины пути, как услышал позади себя чьи-то торопливые шаги. Он оглянулся. За ним поспевала Галочка. Секунду Илья смотрел на нее, затем отвернулся и пошел быстрее.
- Стой, Илья, подожди! - позвала Галочка и перешла на бег.
Илья остановился на перекрестке, потому что дорогу ему загородила телега с дровами, запряженная худой клячей. И пока кучер с помощью длинной плети и отборного мата пытался развернуть телегу, Галочка нагнала его и схватила за рукав. Илья рванул руку.
- Чего тебе? - огрызнулся он сквозь зубы, чувствуя как злоба закипает в груди, - Мало тебе вчера было?
- Илья, прости, - хрипло проговорила Галочка. Она задыхалась от быстрой ходьбы, - Я ведь хотела помочь.
- Ну, дохлая, поворачивайся, твою мать! - надрывался кучер.
- Ты хоть знаешь, что это были за часы? - с ненавистью глядя в красивое лицо девушки, прорычал Илья.
- Нет, не знаю. А ты знаешь, что они могли бы взять у тебя гораздо больше, чем часы? Тебе еще повезло, что Мыло не привел с собой бандитов с Рогожки. Им человека убить, что плюнуть.
- То есть, я тебе еще должен быть благодарен? - вспыхнул Илья.
- Перестань. Мне и так тошно, - пискнула в ответ Галочка.
- Это еще почему? У тебя же вроде с Мылом полная любовь и нежность. Зачем ты теперь за мной ходишь?
- Куда пошла, курва ядреная, я тебе!
Галочка опустила глаза и несмело переступила с ноги на ногу. Илья молча разглядывал ее. Еще пару дней назад он целовал ее в губы и был на седьмом небе от счастья, а вот сейчас видел ее всю, как есть: лицо без косметики, черная коса растрепалась от быстрого бега, платочек сбился набок, и весь вид у нее был жалкий и виноватый.
- Прости, я не хотела, - только и смогла выдавить Галочка. По-видимому, она хотела сказать еще что-то, но от грубых криков погонщика, всхрапывания больной лошади и мельтешения прохожих на улице, она окончательно растерялась. Губы ее задрожали, плечи ссутулились. Илья не выдержал.
- Ну, не реви только. Ничего уже не поделаешь, - сказал он, чувствуя, что злоба оставляет его.
Галочка кивнула. Ее пальцы нервно теребили краешек платка.
- Ладно, я пойду, - сказал Илья уже совсем спокойно, - Ты, это... больше так не делай. Ну, в смысле, не ходи за мной, а то кто-нибудь увидит, еще и тебе достанется.
Телега наконец-то сдвинулась с места и освободила проход. Илья перешел улицу, а Галочка еще постояла, и тоже ушла.
***
Мама вчера, конечно, не готовила. В буфете остались только серые макароны и два заветренных сырника, принесенные ею из конторской столовой. Хорошо, что хоть это есть. Илья поставил еду разогреваться, а сам пошел в комнату за приборами, которые мама настрого наказывала уносить с собой, пока всякая шваль пропойная не перетаскала у них последнее. Когда он вернулся на кухню с тарелкой и вилкой в руках, у мойки уже стояла Ирина Владимировна, мыла заварочный чайник и напевала себе под нос песню «Все стало вокруг голубым и зеленым». Илья вежливо поздоровался и сел за свой столик так, чтобы держать ее в поле зрения. Несколько минут он любовался ее фигурой в ярком приталенном платье с цветами по белому полю. Ее волосы сегодня были забраны в пучок и заколоты шпилькой, лишь один упрямый локон выбился из пучка и струился вдоль шеи. Но вскоре она отошла от мойки и скрылась за буфетом, напоминая о себе лишь мелодичным пением: «Любовь никогда не бывает без грусти, но это приятней, чем грусть без любви».
Илья жевал серые безвкусные макароны, но в ее присутствии они казались ему почти деликатесом. Как макароны топленым маслом. А еще лучше — с тушенкой. Или с сахаром. А если добавить творога и запечь в духовом шкафу, будет невероятной вкусноты лапшевник, как у Софьи Залмановны.
- Ты почему так рано? - вдруг спросила Ирина.
Илья вздрогнул и чуть не поперхнулся макаронами.
- Последний урок отменили. Учитель заболел, - ответил он, с трудом протолкнув в себя макаронный комок.
- А, понятно, - кивнула она и подошла к столу с заварочным чайником в руках, - Ты не против?
Илья, с полным ртом непрожеванного сырника, задвигал лицом и замычал в том смысле, что, нет, не против, наоборот, присаживайтесь, пожалуйста. Ирина Владимировна приветливо улыбнулась и поставила чайник на середину стола, словно чаепитие готовилось для двоих. Она снова отбежала к буфету и вскоре действительно вернулась с двумя чашками и каким-то бумажным кулечком.
- Составишь мне компанию? А то скучно пить чай одной.
Илья неуверенно кивнул. Мама всегда была против того, чтобы угощаться за чужой счет, и каждый раз ругала Илью, если он позволял себе злоупотреблять чужим гостеприимством. Но ведь попить чаю — это не то же самое, что есть за чужой счет, не правда ли? Тем более, что сами предлагают.
Ирина Владимировна разлила чай по чашкам и придвинула одну Илье. Затем она развернула бумажный кулек и высыпала оттуда содержимое — маленькие оплывшие брусочки в цветных обертках. Ириски!
- Угощайся.
Илья тупо уставился на конфеты. Он уже забыл, когда в последний раз ел конфеты. Кажется, у кого-то в гостях. А это ириски, его любимые! Их можно спрятать за щеку и долго-долго сосать, жевать, мусолить, переваливать на языке сливочную сладость. Илья сначала хотел отказаться, но Ирина Владимировна так охотно, так ненавязчиво придвинула к ему несколько штук, что он не посмел обидеть ее отказом, тем более, что сама она уже развернула одну ириску и отправила ее в рот. Илья последовал ее примеру.
- Шпашибо, - прошамкал он, комкая конфету зубами.
- На здоровье! Твоя мама тебя, вижу, не балует сладостями.
Илья помотал головой. Он отхлебнул чаю из чашки, затолкал ириску за левую щеку и сказал:
- Она говорит, что придет время, и мы будем шоколад есть.
- Я в этом ничуть не сомневаюсь. У твоей мамы очень целеустремленный характер. Как она, бывало, борется за право первой воспользоваться ванной! Ее бы энергию…
- Она хочет отсюда уехать, - буркнул Илья, будто в оправдание.
- Кто не хочет. Но куда? - задумчиво проговорила Ирина и со вздохом развернула вторую конфету.
Илья уже дожевал свою и теперь с затаенной надеждой поглядывал на вторую конфету, лежащую ближе к нему. Видимо, его блуждающий взгляд не укрылся от внимания Ирины Владимировны. Она отсыпала из кулька горстку ирисок, положила их перед Ильей и мягко проговорила:
- Бери еще. Тебе нужно хорошо питаться. Ты ведь уже взрослый мужчина.
Она сказала это так тихо и вкрадчиво, что руки у Ильи мигом похолодели, зато уши запылали, как свечки. Ирина Владимировна слегка перегнулась через стол и, заговорщически подмигнув зеленым глазом, прошептала:
- Маме об этом знать не обязательно.
Илья сгреб горстку ирисок в карман и смущенно поблагодарил. Ирина Владимировна заулыбалась и потрепала его по руке.
Но тут в коридоре послышался грохот (кто-то опять в темноте налетел на стопку сложенных друг в друга ведер), и через минуту в кухню ввалился сосед Анатолий Ефимович Прокопенко, как всегда в приподнятом настроении после выпитого, небритый, расхристанный, источающий облако неусвоевшегося алкоголя.
- Прывет! Ого, какая у нас тут теплая компания. Возьмете к себе?
Теплая компания молча уставились на него. Никто не хотел брать к себе такое чучело.
- Что, Иринка, на парня глаз положила? - развязно пошутил Анатолий Ефимович, подойдя к столу.
- Ты почему не на работе, дурень? - холодно парировала Ирина.
- А что, мне, трудовому человеку, уже нельзя взять отпуск? - огрызнулся тот и обиженно засопел, так что на сизом носу выступила испарина.
- У тебя каждую неделю отпуск. Постыдился бы врать, - невозмутимо ответила Ирина, встала и начала собирать со стола.
Однако Прокопенко и не думал отступать. Он азартно шлепнул растопыренной ладонь по столу, так что чашки зазвенели, и расхохотался.
- Ух, Иринка, с таким характером не найдешь ты себе мужика. А то смотри, я ведь могу и подсобить, пока моя не пришла.
- Да иди ты! Помылся бы для начала. От тебя воняет, - брезгливо дернула плечом Ирина.
- Чего так? Не нравится, как мужик пахнет? Ты зато у нас благоухаешь, дворянка недобитая, - взъелся Прокопенко и попытался схватить Ирину за руку, но промахнулся.
Ирина, как ошпаренная отскочила на шаг и замахнулась на навязчивого соседа чайником.
- А ну, отвали, а то как огрею!
- Да ладно, ладно. Раздухарилась тут. Ух, огонь баба! - дал заднюю Анатолий Ефимович.
Все это время Илья сидел, на стуле, как приклеенный, и не мог произнести ни слова. Его будто парализовало. Он знал, что Анатолий Ефимович часто выпивает и устраивает скандалы, бьет жену и сына, но чтобы он так запросто приставал к чужим женщинам, да не просто к женщинам, а к ней! Однако Ирина Владимировна умела за себя постоять. Илья проводил ее робким тоскливым взглядом.
- Что, Илюха, нравится? - похотливо всхрапнул Прокопенко у него над ухом, - Баба, что надо. Мяса много, хоть тракторами вози. Ты уже небось на нее слюни пускаешь? Да ладно тебе, не смущайся. Ты че, не мужик что ль?
Илья весь побагровел от стыда и злобы. Он не знал, что ответить на такие похабные слова, и потому молча встал и понес посуду к мойке. Сидя на табурете, Прокопенко продолжал вещать, словно не замечал его смущения:
- Ты запомни, Илюха, баба - она существо простое: кулак покажешь, она как шелковая будет.
- Что-то не стала она, как шелковая, от вашего кулака, - буркнул Илья, надраивая вилку. Так хотелось ткнуть этой вилкой нахалу прямо в глаз!
- Ирка-то? Эта да, строптивая стерва. Все нос воротит, выбирает чего-то. Так и довыбирается, пока сиськи не обвиснут, ха-ха-ха!
Илья уронил тарелку на дно мойки. Тарелка звякнула, но, слава Богу, не разбилась. Бросив угрюмый, полный ненависти взгляд в сторону развалившегося на табурете пьяного соседа, Илья пошел прочь из кухни.
В комнате он растянулся на застеленной раскладушке и закрыл глаза. Столько всего навалилось, что голова пухнет, а тут еще этот пьянчуга со своими советами. Да как он смеет говорить о ней в таком тоне! Она ведь такая… такая…
Рука сама потянулась к пройме. Сквозь плотную брючную ткань Илья нащупал содержимое карманов. Ириски. Илья достал одну конфету, повертел в руках, понюхал и отправил в рот. Сливочная сладость растеклась по нёбу. Это ее вкус. Ее нежность. У нее такие добрые глаза и теплые руки. Она сказала, что он уже взрослый мужчина...
Илья прислушался. В коридоре было тихо, лишь на кухне гудел примус и бубнило радио. Передавали «Последние известия». Оплавленная ириска легла за щеку, рука нашла свою цель, сердце ухнуло, как перед прыжком в воду, и...
читать дальшеИлья совсем не хотел спать, хотя мама уложила его, как обычно, в десять. Он ворочался под одеялом, прислушивался к звукам, доносящимся с улицы, к шагам за дверью, считал удары часов в родительской комнате. Совсем недавно пробило полночь. Он знал, что мама не спит, а сидит на кухне и ждет отца.
Сегодня сразу после работы, даже не поужинав, папа снова куда-то засобирался. Надел новый китель и начищенные до блеска сапоги. Сказал не ждать раньше десяти. Но вот уже за полночь, а его все нет. Не то, чтобы Илья сильно волновался — отец был сильный и храбрый, ему некого бояться, ну разве что Фантомаса из французского журнала с картинками — однако Илья знал, что в этот раз его нет по особому случаю.
Он представил, как бы отец дал отпор коварному злодею в маске, замышляющему подорвать мост, завод или электростанцию. Папа бы голыми руками скрутил этого типа, вооруженного пистолетом, автоматом, да хоть гиперболоидом! Не уйдешь! На тебе, получай! А ну, снимай маску, враг народа!
Илья так увлекся собственными фантазиями, что не заметил, как в дверь позвонили. Мамины тапочки прошлепали по коридору. Илья сел в кровати и начал чутко прислушиваться. Щелкнул замок, и прихожую заполнил отец, громадный, возбужденный, запыхавшийся.
- Ника! - радостно взвизгнула мама.
- Наташенька, родная! - прохрипел в ответ его голос. Странный голос. Грустный? Счастливый?
Сквозь закрытую дверь Илья различил звонкий поцелуй и странную возню, словно родители ни с того, ни с сего решили подраться.
- Почему так долго? Я звонила Полине, она сказала, что прием давно закончился. Где ты был?
- Наташа, ты не поверишь! - пыхтел отец, стягивая китель и сапоги.
- Да что произошло?
- Илюшка уже спит?
- Давно. Ника, ты куда? Не буди ребенка.
Но Илья уже знал, что будет. Он сидел в кровати на четвереньках, как взведенная пружина, и когда отец прошагал к его комнате и распахнул дверь, Илья увидел его: огромного, взъерошенного, голубоглазого. Счастливого!
- Папка! - Илья подпрыгнул на кровати и прямо на шею отцу.
- Сынок, - блаженно прошептал отец ему в золотистую макушку.
Он поставил Илью на пол и протянул ему руку.
- Держи, сынок, - сказал он.
Илья, еще не понимая, что отец имеет в виду, осторожно пожал его руку. Отец сжал руку сына между ладонями, присел перед ним на корточки, и, глядя прямо в глаза, произнес:
- Знаешь, кто до тебя жал эту руку?
Илья помотал головой.
- Товарищ Сталин!
У Ильи глаза полезли на лоб. За спиной отца мама охнула и закрыла рот рукой.
- Я принес тебе его любовь и заботу, - голос отца дрогнул.
После такого Илья уж точно не мог уснуть. Сначала он слушал неясные голоса родителей на кухне. Отец говорил много и возбужденно. Мама только ахала и задавала короткие вопросы: А кто? А как? А где? Звенела посуда, лилась вода, хлопала дверца буфета. Постепенно голоса стали сходить на нет. Илья уже почти ничего не мог разобрать. Ему до смерти захотелось послушать, о чем они так тихо говорят. Он вылез из кровати, на цыпочках пробрался по коридору к приоткрытой кухонной двери и стал всматриваться в щель, из которой пробивалась полоска яркого света.
Оказалось, родители совсем не говорили. И даже не сидели за столом. Они сидели НА столе. Вернее, на столе сидела мама, а папа, навалившись на нее всем телом, обнимал и целовал ее в губы, да так жадно, будто хотел ее съесть. При этом мама тихо стонала, как от боли, и вскоре Илья понял, почему. Папина рука скрывалась под подолом маминого шелкового халатика и настойчиво двигалась там, будто выкручивала невидимый шуруп. Илье стало жутко. Зачем он это делает?Может, он ее так лечит? Мама иногда жалуется на боль в животе.
- Пой..пойдем. Я уже не могу, - прошептала мама, оттолкнула папу от себя, и слезла со стола, расправляя халатик по ногам.
Еще секунда и они его заметят! Илья пулей метнулся в свою комнату. Он зарылся в одеяло с головой и притворился спящим. Он так боялся, что родители поймут, что он не спал, а подглядывал за ними, что почти сразу заснул. Ночью ему приснился товарищ Сталин. Он протягивал ему руку, ласково улыбался и говорил сквозь густые усы:
- Держи, мальчик, мою любовь и заботу.
Наутро Илья узнал, что вчера отец ходил на прием в Кремль, и там ему подарили часы. Часы?! Отец с гордостью продемонстрировал Илье красивые новенькие часы с дарственной гравировкой на обороте: «Тов. Н.И. Курякину от тов. И.В. Сталина за самоотверженный труд на благо Советской Родины».
- Когда вырастешь, станут твои, - пообещал отец.
Илья знал, что так и будет, потому что отец никогда не обманывал и всегда говорил только правду.
***
Когда красный туман отступил, он еще некоторое время лежал, прижавшись щекой к холодной мостовой, и глядя на старый щербатый цоколь. Из-под куска отвалившейся штукатурки чернело его кирпичное мясо. Ярость уже перестала жечь сердце и раздирать легкие, и уступила место опустошающему безразличию. Правый бок примораживало. Надо вставать.
Илья медленно подобрал под себя руки и ноги, встал на четвереньки и мутно огляделся. Несколько мятых клочков сиротливо белели в уличной грязи. Чуть в стороне бесформенным кулем валялась его выпотрошенная сумка. Илья подобрал карточки, сумку и встал на ноги. Глядя в землю, он прошел несколько шагов в ту сторону, куда по его ощущениям отлетел кастет, и вскоре действительно нашел его, призывно блестящего на краю решетки водостока. Он медленно, как пьяный, дошел до перекрестка, где начинался родной квартал, и где его знала каждая собака.
В коридоре, как всегда, было темно — экономили электричество. Илья пробирался на ощупь, задевая то старый комод, то ленькин велосипед, то какие-то ящики и доски, громоздившиеся вдоль стен, подобно баррикадам парижских коммунаров. Лицо уткнулось в развешенное белье, откуда-то сбоку в нос ударил крепкий запах начищенных гуталином сапог.
За спиной звонко тренькнул телефон. Илья остановился. Взять? Телефон снова капризно взвизгнул. Илья прислушался. Как всегда все сидели по своим комнатам и никто не хотел выходить, не будучи уверенным, что звонят именно ему - пусть кто-нибудь другой возьмет. К ним в квартиру редко звонили. Иногда Пал Семенычу по работе, иногда маме - старые подруги или тетя Таня из Киева, но чаще всего звонили Ирине Владимировне. Телефон продолжал требовательно назвякивать. Илья снял трубку.
- Алло, могу я услышать Ларионову Ирину? - послышался на той стороне трубки бархатный мужской голос.
- А кто ее спрашивает? - недружелюбно спросил Илья.
- М-м-м… Это по поводу заказа, - неуверенно ответил мужчина.
Не говоря ни слова, Илья оставил трубку висеть на проводе, а сам пошел к ее двери. Из комнаты доносилось мерное жужжание швейной машинки. Он постучал, жужжание прекратилось, и секунду спустя на пороге появилась она. И снова Илья не был готов к этому. Она выплыла к нему из светлой уютной комнаты, словно кино-богиня с мерцающего экрана. В глазах защипало от рыжины.
- Илья? Что случилось? - тревожно, и даже испуганно спросила она.
- Вас к телефону, - кивнул Илья в сторону прихожей, и только тогда понял, что он, должно быть, ужасно выглядит после стычки с хулиганами.
Ирина рванулась к телефону, слегка задев Илью плечом.
- Алло? Да… Да, Сергей Алексеевич, ваши сорочки готовы…
Илья помедлил секунду и вошел к себе.
Мамы еще не было дома. Тем лучше. Илья разделся, свалив вещи в углу за ширмой, наспех умылся и упал на свою раскладушку, накрывшись с головой. Он очень хотел заснуть, чтобы забыть, чтобы не думать, не вспоминать. А вдруг, он проснется, и все окажется сном? Как бы было хорошо. Но он знал, что так не будет. После ареста отца он уже не верил, что нечто может пройти само собой.
Ну как, как он мог отдать им часы? Сволочи! Суки! Убью! Отдайте! Илья закусил подушку и зарычал от злобы и досады. Слезы брызнули из глаз, но он уже не сдерживал их. Он комкал уголок одеяла, царапал ногтями край раскладушки, ревел, уткнувшись в сгиб локтя, и через некоторое время, когда плакать уже не было сил, ему стало легче. Он даже заснул, а когда проснулся, было уже утро.
Мать сидела за столом, одетая в то же платье, что и вчера, с чуть истрепавшейся прической, и казалось, будто и вовсе не ложилась спать. Рассеянным остановившимся взглядом, которого Илья у нее прежде никогда не видел, она смотрела в окно на тусклое утро, бледная и неподвижная, как изваяние, так что Илья даже испугался. Ему почудилось, что это не его мать, а какая-то незнакомая женщина, и чтобы разбить этот морок, он громко шмыгнул носом и протер глаза.
Она повернула голову на звук, и увидев, что Илья проснулся, торопливо встала из-за стола, подошла к своей койке и начала оправлять и без того гладкое покрывало.
- Доброе утро, сынок, - устало сказала она через плечо. Она снова была его мамой.
Илья ничего не ответил и начал нехотя подниматься. Он старался не глядеть матери в глаза и по возможности не дать ей себя рассмотреть, хотя смысла прятать от нее синяки и ссадины, доставшиеся во вчерашней драке, не было никакого. Мать сразу заметила, что сын лежит в постели побитый и ободранный, а грязная одежда валяется в углу как попало. Ее тонкие брови болезненно изогнулись.
- Что произошло? Ты что, подрался?
- Да.
Кажется, она совсем не удивилась.
- Надеюсь, хоть было за что?
Илья молча достал из сумки смятые карточки. Про часы он решил пока не говорить.
- А, это тебе Алена передала? - в ее голосе появилась нотка интереса, - Молодец, что принес, а то я уже боялась, что не успею обменять.
- Где ты их обменяешь? - угрюмо спросил Илья.
- У одного знакомого. У него есть связи с директором гастронома.
- А почему этот знакомый не может нам что-нибудь обменять?
- Ну, почему не может? Может. Только я для себя просить не буду. Не хочу ни у кого быть в долгу, - гордо сказала мать, и вдруг вспылила, - А тебе-то что? Не твое дело! Тебе что, шоколаду захотелось? Или осетрины? Ничего, подожди, придет время, и мы с тобой будем шоколад есть, и уедем из это чертовой дыры!
Илья не слушал. Опять про свое завела: уедем да уедем. Куда мы уедем? Не в Куйбышев же. Хотя маму не хотели отпускать с завода, сулили повышение: «Наташа, с твоим-то образованием!..». Еще в Киеве живет тетя Таня с сестренкой Анютой, пусть и в старом, но в отдельном доме с садиком. Да только мама наотрез отказывается туда переезжать. У нее с папиной родней давние споры.
В школе Илья ни слова не проронил о причинах появления здоровенной ссадины на скуле, несмотря на настойчивые расспросы Володьки Зайцева. Боря Лившиц конечно же догадался, что побои были получены вчера вечером, аккурат после того, как Илья ушел от них.
- Эх, нужно было тебя проводить! - причитал он, по-куриному всплескивая руками.
- Да? И что бы ты сделал? - невесело усмехнулся Илья, глядя на тощего и угловатого, как паук, Борьку, - Вдвоем бы лежали там избитые.
- Это из-за нее? - понизив голос, спросил Борька.
Илья не ответил. Он ждал, что ехидный Лившиц обязательно воспользуется возможностью похвалиться перед ним своей дальновидностью и скажет, торжественно подняв палец: «А ведь я говорил!», но тот почему-то не воспользовался. Вместо этого Борька сочувственно посмотрел на Илью своими большими круглыми глазами и сказал:
- Опять пойдешь?
Илья решительно помотал головой, и чтобы закончить неприятный разговор, подхватил свою старую сумку на плечо и, не попрощавшись, пошел домой.
Раньше Илья всегда делал небольшой крюк, чтобы пройти мимо женской школы и поглазеть на девчонок, но сегодня он направился прямиком домой. Не успел он одолеть и половины пути, как услышал позади себя чьи-то торопливые шаги. Он оглянулся. За ним поспевала Галочка. Секунду Илья смотрел на нее, затем отвернулся и пошел быстрее.
- Стой, Илья, подожди! - позвала Галочка и перешла на бег.
Илья остановился на перекрестке, потому что дорогу ему загородила телега с дровами, запряженная худой клячей. И пока кучер с помощью длинной плети и отборного мата пытался развернуть телегу, Галочка нагнала его и схватила за рукав. Илья рванул руку.
- Чего тебе? - огрызнулся он сквозь зубы, чувствуя как злоба закипает в груди, - Мало тебе вчера было?
- Илья, прости, - хрипло проговорила Галочка. Она задыхалась от быстрой ходьбы, - Я ведь хотела помочь.
- Ну, дохлая, поворачивайся, твою мать! - надрывался кучер.
- Ты хоть знаешь, что это были за часы? - с ненавистью глядя в красивое лицо девушки, прорычал Илья.
- Нет, не знаю. А ты знаешь, что они могли бы взять у тебя гораздо больше, чем часы? Тебе еще повезло, что Мыло не привел с собой бандитов с Рогожки. Им человека убить, что плюнуть.
- То есть, я тебе еще должен быть благодарен? - вспыхнул Илья.
- Перестань. Мне и так тошно, - пискнула в ответ Галочка.
- Это еще почему? У тебя же вроде с Мылом полная любовь и нежность. Зачем ты теперь за мной ходишь?
- Куда пошла, курва ядреная, я тебе!
Галочка опустила глаза и несмело переступила с ноги на ногу. Илья молча разглядывал ее. Еще пару дней назад он целовал ее в губы и был на седьмом небе от счастья, а вот сейчас видел ее всю, как есть: лицо без косметики, черная коса растрепалась от быстрого бега, платочек сбился набок, и весь вид у нее был жалкий и виноватый.
- Прости, я не хотела, - только и смогла выдавить Галочка. По-видимому, она хотела сказать еще что-то, но от грубых криков погонщика, всхрапывания больной лошади и мельтешения прохожих на улице, она окончательно растерялась. Губы ее задрожали, плечи ссутулились. Илья не выдержал.
- Ну, не реви только. Ничего уже не поделаешь, - сказал он, чувствуя, что злоба оставляет его.
Галочка кивнула. Ее пальцы нервно теребили краешек платка.
- Ладно, я пойду, - сказал Илья уже совсем спокойно, - Ты, это... больше так не делай. Ну, в смысле, не ходи за мной, а то кто-нибудь увидит, еще и тебе достанется.
Телега наконец-то сдвинулась с места и освободила проход. Илья перешел улицу, а Галочка еще постояла, и тоже ушла.
***
Мама вчера, конечно, не готовила. В буфете остались только серые макароны и два заветренных сырника, принесенные ею из конторской столовой. Хорошо, что хоть это есть. Илья поставил еду разогреваться, а сам пошел в комнату за приборами, которые мама настрого наказывала уносить с собой, пока всякая шваль пропойная не перетаскала у них последнее. Когда он вернулся на кухню с тарелкой и вилкой в руках, у мойки уже стояла Ирина Владимировна, мыла заварочный чайник и напевала себе под нос песню «Все стало вокруг голубым и зеленым». Илья вежливо поздоровался и сел за свой столик так, чтобы держать ее в поле зрения. Несколько минут он любовался ее фигурой в ярком приталенном платье с цветами по белому полю. Ее волосы сегодня были забраны в пучок и заколоты шпилькой, лишь один упрямый локон выбился из пучка и струился вдоль шеи. Но вскоре она отошла от мойки и скрылась за буфетом, напоминая о себе лишь мелодичным пением: «Любовь никогда не бывает без грусти, но это приятней, чем грусть без любви».
Илья жевал серые безвкусные макароны, но в ее присутствии они казались ему почти деликатесом. Как макароны топленым маслом. А еще лучше — с тушенкой. Или с сахаром. А если добавить творога и запечь в духовом шкафу, будет невероятной вкусноты лапшевник, как у Софьи Залмановны.
- Ты почему так рано? - вдруг спросила Ирина.
Илья вздрогнул и чуть не поперхнулся макаронами.
- Последний урок отменили. Учитель заболел, - ответил он, с трудом протолкнув в себя макаронный комок.
- А, понятно, - кивнула она и подошла к столу с заварочным чайником в руках, - Ты не против?
Илья, с полным ртом непрожеванного сырника, задвигал лицом и замычал в том смысле, что, нет, не против, наоборот, присаживайтесь, пожалуйста. Ирина Владимировна приветливо улыбнулась и поставила чайник на середину стола, словно чаепитие готовилось для двоих. Она снова отбежала к буфету и вскоре действительно вернулась с двумя чашками и каким-то бумажным кулечком.
- Составишь мне компанию? А то скучно пить чай одной.
Илья неуверенно кивнул. Мама всегда была против того, чтобы угощаться за чужой счет, и каждый раз ругала Илью, если он позволял себе злоупотреблять чужим гостеприимством. Но ведь попить чаю — это не то же самое, что есть за чужой счет, не правда ли? Тем более, что сами предлагают.
Ирина Владимировна разлила чай по чашкам и придвинула одну Илье. Затем она развернула бумажный кулек и высыпала оттуда содержимое — маленькие оплывшие брусочки в цветных обертках. Ириски!
- Угощайся.
Илья тупо уставился на конфеты. Он уже забыл, когда в последний раз ел конфеты. Кажется, у кого-то в гостях. А это ириски, его любимые! Их можно спрятать за щеку и долго-долго сосать, жевать, мусолить, переваливать на языке сливочную сладость. Илья сначала хотел отказаться, но Ирина Владимировна так охотно, так ненавязчиво придвинула к ему несколько штук, что он не посмел обидеть ее отказом, тем более, что сама она уже развернула одну ириску и отправила ее в рот. Илья последовал ее примеру.
- Шпашибо, - прошамкал он, комкая конфету зубами.
- На здоровье! Твоя мама тебя, вижу, не балует сладостями.
Илья помотал головой. Он отхлебнул чаю из чашки, затолкал ириску за левую щеку и сказал:
- Она говорит, что придет время, и мы будем шоколад есть.
- Я в этом ничуть не сомневаюсь. У твоей мамы очень целеустремленный характер. Как она, бывало, борется за право первой воспользоваться ванной! Ее бы энергию…
- Она хочет отсюда уехать, - буркнул Илья, будто в оправдание.
- Кто не хочет. Но куда? - задумчиво проговорила Ирина и со вздохом развернула вторую конфету.
Илья уже дожевал свою и теперь с затаенной надеждой поглядывал на вторую конфету, лежащую ближе к нему. Видимо, его блуждающий взгляд не укрылся от внимания Ирины Владимировны. Она отсыпала из кулька горстку ирисок, положила их перед Ильей и мягко проговорила:
- Бери еще. Тебе нужно хорошо питаться. Ты ведь уже взрослый мужчина.
Она сказала это так тихо и вкрадчиво, что руки у Ильи мигом похолодели, зато уши запылали, как свечки. Ирина Владимировна слегка перегнулась через стол и, заговорщически подмигнув зеленым глазом, прошептала:
- Маме об этом знать не обязательно.
Илья сгреб горстку ирисок в карман и смущенно поблагодарил. Ирина Владимировна заулыбалась и потрепала его по руке.
Но тут в коридоре послышался грохот (кто-то опять в темноте налетел на стопку сложенных друг в друга ведер), и через минуту в кухню ввалился сосед Анатолий Ефимович Прокопенко, как всегда в приподнятом настроении после выпитого, небритый, расхристанный, источающий облако неусвоевшегося алкоголя.
- Прывет! Ого, какая у нас тут теплая компания. Возьмете к себе?
Теплая компания молча уставились на него. Никто не хотел брать к себе такое чучело.
- Что, Иринка, на парня глаз положила? - развязно пошутил Анатолий Ефимович, подойдя к столу.
- Ты почему не на работе, дурень? - холодно парировала Ирина.
- А что, мне, трудовому человеку, уже нельзя взять отпуск? - огрызнулся тот и обиженно засопел, так что на сизом носу выступила испарина.
- У тебя каждую неделю отпуск. Постыдился бы врать, - невозмутимо ответила Ирина, встала и начала собирать со стола.
Однако Прокопенко и не думал отступать. Он азартно шлепнул растопыренной ладонь по столу, так что чашки зазвенели, и расхохотался.
- Ух, Иринка, с таким характером не найдешь ты себе мужика. А то смотри, я ведь могу и подсобить, пока моя не пришла.
- Да иди ты! Помылся бы для начала. От тебя воняет, - брезгливо дернула плечом Ирина.
- Чего так? Не нравится, как мужик пахнет? Ты зато у нас благоухаешь, дворянка недобитая, - взъелся Прокопенко и попытался схватить Ирину за руку, но промахнулся.
Ирина, как ошпаренная отскочила на шаг и замахнулась на навязчивого соседа чайником.
- А ну, отвали, а то как огрею!
- Да ладно, ладно. Раздухарилась тут. Ух, огонь баба! - дал заднюю Анатолий Ефимович.
Все это время Илья сидел, на стуле, как приклеенный, и не мог произнести ни слова. Его будто парализовало. Он знал, что Анатолий Ефимович часто выпивает и устраивает скандалы, бьет жену и сына, но чтобы он так запросто приставал к чужим женщинам, да не просто к женщинам, а к ней! Однако Ирина Владимировна умела за себя постоять. Илья проводил ее робким тоскливым взглядом.
- Что, Илюха, нравится? - похотливо всхрапнул Прокопенко у него над ухом, - Баба, что надо. Мяса много, хоть тракторами вози. Ты уже небось на нее слюни пускаешь? Да ладно тебе, не смущайся. Ты че, не мужик что ль?
Илья весь побагровел от стыда и злобы. Он не знал, что ответить на такие похабные слова, и потому молча встал и понес посуду к мойке. Сидя на табурете, Прокопенко продолжал вещать, словно не замечал его смущения:
- Ты запомни, Илюха, баба - она существо простое: кулак покажешь, она как шелковая будет.
- Что-то не стала она, как шелковая, от вашего кулака, - буркнул Илья, надраивая вилку. Так хотелось ткнуть этой вилкой нахалу прямо в глаз!
- Ирка-то? Эта да, строптивая стерва. Все нос воротит, выбирает чего-то. Так и довыбирается, пока сиськи не обвиснут, ха-ха-ха!
Илья уронил тарелку на дно мойки. Тарелка звякнула, но, слава Богу, не разбилась. Бросив угрюмый, полный ненависти взгляд в сторону развалившегося на табурете пьяного соседа, Илья пошел прочь из кухни.
В комнате он растянулся на застеленной раскладушке и закрыл глаза. Столько всего навалилось, что голова пухнет, а тут еще этот пьянчуга со своими советами. Да как он смеет говорить о ней в таком тоне! Она ведь такая… такая…
Рука сама потянулась к пройме. Сквозь плотную брючную ткань Илья нащупал содержимое карманов. Ириски. Илья достал одну конфету, повертел в руках, понюхал и отправил в рот. Сливочная сладость растеклась по нёбу. Это ее вкус. Ее нежность. У нее такие добрые глаза и теплые руки. Она сказала, что он уже взрослый мужчина...
Илья прислушался. В коридоре было тихо, лишь на кухне гудел примус и бубнило радио. Передавали «Последние известия». Оплавленная ириска легла за щеку, рука нашла свою цель, сердце ухнуло, как перед прыжком в воду, и...