Плюю в вечность крупнокалиберным снарядом
Восьмерка бубён.
читать дальше
Илья вошел в тускло освещенную прихожую. Из кухни в конце коридора доносился завывающий гул нескольких работающих примусов, сквозь который еле прорывался размеренный голос радиоведущего. Пал Семеныч, как обычно, слушал вечерние новости. Илья огляделся. Все места на вешалках и в ящиках для обуви уже были заняты – значит, он последний. Даже гуляка Анатолий Ефимович сегодня, вопреки обыкновению, и к вящему удивлению жены и сына пришел трезвый – его пропитанный потом и заводской смазкой ватник смирно висел на вешалке и возвещал о своем существовании громким смрадом. Илья с трудом нашел в углу место для своих тяжелых американских ботинок, которые ему каким-то чудом удалось достать тогда в эвакуационном лагере в Куйбышеве (и хотя был только 43-й размер, Илья взял на вырост, и первые годы ходил, набивая в них бумагу и натирая кровавые мозоли; потом, когда нога выросла, он некоторое время наслаждался этим идеальным совпадением, однако нога продолжала расти, и с некоторых пор кровавые мозоли вновь вернулись, но уже по причине обратного свойства). Мамины сапоги стояли тут же. Давно ли? Хоть бы не отругала за поздний час. Только этого сейчас не хватало для полного набора.
Смятение от пережитых впечатлений не отпускало его, и потому Илья не сразу заметил шум, исходивший из комнаты Ирины Владимировны. Он уже собирался пройти к себе, когда дверь комнаты напротив резко распахнулась, и оттуда буквально выкатился незнакомый лысый мужчина в растрепанном костюме с кожаным портфелем в руках. Илья еле успел отскочить, чтобы тот не сбил его с ног. Вслед за лысым мужчиной в проеме двери показалась сама хозяйка. Илья замер на месте. Он никогда еще не видел ее такой. Ирина Владимировна стояла на пороге, уперев руки в бока и тяжело дыша, как после быстрого бега. Взъерошенные рыжие волосы, казалось, шевелились на голове, словно змеи Медузы Горгоны. Ворот ее платья был небрежно распахнут, а под ним виднелась тонкая полоска белого лифчика.
- Ирина Владимировна, что вы себе позволяете? - пытался слабо протестовать лысый мужчина. Он уже поднялся на ноги и теперь отряхивался и одергивал расползшийся на пузе пиджак.
- Что я себе позволяю? А вы? Что вы себе позволяете? Ах…, - Ирина Владимировна вспыхнула, скрылась из вида, спустя секунду появилась снова с охапкой одежды в руках и бросила ее лысому мужчине в лицо.
- Ну, знаете, я это так не оставлю! - визгливо пригрозил тот, подбирая с пола свое пальто и шляпу.
- Убирайтесь отсюда! Катитесь вон! - топнула ногой Ирина Владимировна и указала пальцем на дверь.
- Своих денег вы не получите! - по-рачьи пятясь задом, продолжал сыпать угрозами лысый мужик.
- Подавись ты своими деньгами, старый индюк!
Когда дверь за ним закрылась, несколько любопытных голов, все это время выглядывавших из кухни и из соседних комнат, втянулись обратно в свои укрытия. Илья очнулся от наступившей тишины. Он понял, что все это время неотрывно следил за передвижениями белой лямочки под распахнутым воротом платья, и тут же смущенно отвел глаза в сторону. Ирина Владимировна взглянула на Илью, как ему показалось, с осуждением, поправила на груди платье, и, не проронив ни слова, захлопнула дверь.
Илья вошел к себе.
- Здравствуй, мама.
Мать, как обычно, сидела за столом со своими амбарными книгами и включенным радиоприемником.
- Что там происходит? - сказала она вместо приветствия, - К нашей мадам опять приставал клиент?
Илья промолчал. Впрочем, вопрос был риторический. Мать сама продолжила мысль:
- Вот дура, Ирка. Все ждет своего мужа. Надеется, что он объявится. Давно бы уже вышла замуж и съехала из этой дыры. Вон, какие мужики к ней ходят одеваться. Небось, не бедные, раз хватает денег на пошив.
- Этот был старый и лысый, - возразил Илья. Его оскорбила сама мысль, что Ирина Владимировна может выйти замуж за такого сморчка.
- Ну и что? А чем лучше пропадать здесь среди нищеты? Думает, раз похоронку на мужа не получала, значит он жив. Два года прошло с Войны, а все верит.
- Но ведь ты тоже не получала похоронку на отца, - сказал Илья, пытаясь найти изъян в ее логике.
- Это совсем другое, - процедила мать сквозь зубы и метнула в сына гневный взгляд.
Илья понял, что спорить бессмысленно, да и не хотелось. Он сам долгое время верил, что отец жив и вернется, но в последние годы эта уверенность поблекла и перешла в разряд постоянных, но уже не обязательных надежд. Он зашел за ширму и начал переодеваться.
- Почему так поздно? Я уже начала волновался, - спросила мать.
- Сегодня была тренировка.
- Тренировка заканчивается в шесть.
- Мы потом еще с ребятами поиграли, - соврал Илья, и тут же сменил тему, - Я принес хлеба, мама.
- Хорошо. Пойду, поставлю чайник. А ты иди в ванную, я воду согрела.
Илья воспрянул духом. Как хорошо, сейчас он помоется в горячей воде, а потом будет пить чай с чем-нибудь вкусным. Спасибо, мамочка.
Илья вошел в ванную и заперся на шпингалет. Почти единственное место, где можно побыть одному. Мыло, мочалку и полотенце он положил на низкую банную скамеечку и начал раздеваться. О том, чтобы, как в старые времена, наполнить ванну, не могло быть и речи. Приходилось разбавлять воду в тазу и поливаться из ковшика, но Илья уже привык. Он с наслаждением обливал себя горячей водой и яростно натирался, словно пытался вместе с потом и грязью смыть все сегодняшние переживания: от забитого гола, от первого поцелуя, от белой бретельки под распахнутым платьем…
Однако эффект был ровно обратным. Вместо ожидаемого успокоения им вновь овладело то странное, тревожное чувство, которое в последние годы Илья испытывал все чаще. Особенно часто оно возникало при виде красивых женщин, а иногда и при одной мысли о них, вот, как сейчас. Илья знал, как сделать, чтобы это удушающее чувство отпустило его хотя бы на время. Он сам изобрел этот способ. Но потом в откровенном разговоре с другими ребятами выяснилось, что его изобрел вовсе не он, что многие им пользуются, и что это, оказывается, вредно для организма, от этого портится зрение, а ладони покрываются жестким волосом. Илья поначалу очень расстроился. Он старался воздерживаться как можно дольше, но это приводило лишь к тому, что по утрам он просыпался в мокром белье. Стыд от того, что это может заметить мама, перевешивал всякий страх неминуемой слепоты и бесплодия. К тому же, тайком занимаясь этим уже пару лет, но до сих пор не испытал ни ухудшения зрения, ни сколь-нибудь заметного оволосения ладоней. Не то, чтобы он готов был поставить под сомнение авторитет своих товарищей, но в отсутствии других способов избежать утреннего срама, он предпочитал этот способ как наименее заметный и наиболее приятный. А это было очень приятно.
Илья вспомнил нежные галочкины губки, тепло ее тела в своих руках, заголившееся белье Ирины Владимировны и ее гордый обжигающий взгляд, когда она догадалась, что он ее разглядывает. Момент был подходящий. Илья оглянулся на запертую дверь и приступил к делу.
Он видел голых женщин в детстве, когда его водили в баню. Мельком видел, как одевается мама. Иногда удавалось подсмотреть что-то интересное в щели перегородки школьной раздевалки. Но тут было другое...
Андрюха Андриянов из соседнего двора как-то принес за сараи колоду игральных карт. В них, конечно, можно было бы и поиграть, если бы все карты были на месте. Но колода была далеко не полной, и вскоре Илья понял, почему. То, что женщины могут так выглядеть, он и представить себе не мог. Карты были трофейные, глянцевые, с хорошо различимыми деталями. Илья, Володька Зайцев и еще один парнишка на год младше смотрели, как завороженные, на быстро сменяющиеся картинки в руках такого взрослого восемнадцатилетнего парня. В горле давно пересохло, в штанах давно онемело.
- Хочешь одну? – спросил Андрюха бледного Илью.
Илья сглотнул и ничего не ответил, хотя и так было понятно.
- Что дашь?
- У меня ничего нет, - мотнул головой Илья.
- Ну, нет, так нет. Извини, фраерок.
Володька Зайцев от покупки также воздержался. А вот парнишка на год младше принес отцовский портсигар и получил в обмен карту на выбор. И он выбрал: сочная грудастая блондинка, похотливо закатив глаза, пробовала на вкус неестественно большой мужской орган. Кажется, это была восьмерка бубён. Образ этой блондинки потом долго не давал Илье покоя.
Но сегодня его мысли занимала не она. Илья уже представил на месте этой блондинки сначала аккуратную черную, как смоль, головку с огромными непроглядными глазами и мягкими податливыми губами. Но потом ее плавно сменил другой образ – ярко-рыжая грива, блестящие зеленые глаза и полная грудь в ослепительно-белом бюстгальтере. Она льнет к нему всем телом, трогает его, целует своими ярко-красными губами. Вот так. А потом еще. И еще.
В коридоре зазвучал гулкий бас Пал Семеныча, медленно хромавшего из кухни в свою комнату:
- Слышала, в декабре карточки отменят? Вот, Маша, а ты не верила.
- А кой черт? Все равно на эти деньги ничего не купишь, - возражала мужу Марья Егоровна.
Проклятье, когда они заткнутся про свои карточки? Илья попытался вновь сконцентрироваться на рыжих волосах и белой лямочке, которую ему так хотелось самому спустить с ее плеча. Он ускорился. Он слишком долго занимал ванную, и скоро сюда постучится следующий на помывку. Ну же, давай.
- А у нас молосольные огурцы остались?
- Сейчас принесу, Паша.
Нет, это невозможно! Удовольствие было так близко, так ощутимо, но он никак не мог его поймать. Еще немного. В томительном ожидании перед его внутренним взором вновь возникла та сладострастная восьмерка бубён. Она игриво подмигнула Илье и, раскрыв в полуулыбке развратный рот, широко и со вкусом облизала его… нет, не его... Да какая разница! Уже поздно. Пах обожгло пламенем, перед глазами поплыла потрескавшаяся стена ванной. Илья ухватился свободной рукой за ветхую полку с банно-ремонтным хламом и еле успел подавить стон, чтобы не выдать себя.
Секунда. Две. Тишина. Как хорошо и пусто в голове. Вот бы всегда так было.
Илья смыл свой грех остывшей водой из таза и начал одеваться. В дверь уже стучали.
- Да выхожу я, выхожу.
***
- Ты чего так долго? – спросила мать, с подозрением глядя на Илью.
Ответ пришел с секундной задержкой.
- Так, с Ленькой поболтали.
- Тебе что-нибудь надо постирать? Давай мне, - мать встала из-за стола и начала собирать в кучу грязное белье, - Садись ужинать.
На столе стоял стакан со свежезаваренным чаем, тарелка жареной картошки и, о чудо, настоящий бутерброд с настоящей колбасой. Откуда?
Илья сел за стол и стал жадно поглощать ужин. Он уже успокоился и теперь даже с юмором вспоминал о столь нелепо окончившемся свидании с Галочкой. Да какая разница, почему она оттолкнула его! Гадать сейчас не хотелось. Но поцеловать-то она ему себя дала, и с удовольствием (он почему-то был уверен, что Галочка не притворялась). А значит, даст еще раз! От этой головокружительной мысли большой непрожеванный кусок бутерброда целиком проскочил в горло и чуть не застрял там. Илья прокашлялся.
- Илюша, сынок, не торопись, - проговорил мамин голос откуда-то сверху, а маленькая теплая рука опустилась ему на голову и начала ласково теребить короткие мокрые волосы.
- Очень вкусно, мама, - отвечал Илья с набитым ртом.
- Ешь на здоровье. Ты так вырос, - на последних словах голос истончился и тревожно зазвенел.
Илья обернулся и посмотрел на мать. Но она уже справилась с собой и даже попыталась улыбнуться.
- Господи, как же ты на него похож! – прошептала она, влажно блестя глазами, и замолчала.
После ужина Илья достал из сумки школьные тетради и взялся за домашнее задание. Глаза слипались, мысли разбегались, ленились и отказывались искать производные функций. А дальше был морфологический разбор слов, а еще долг по истории – завтра его обязательно спросят.
По радио шла передача о трудовых буднях советского народа.
Небо над всей страной было спокойным и чистым.
***
Ему снился сон. Один из тех, что неотступно преследовали его в последнее время.
Он стоит на перроне станции «Безымянка» в тыловом Куйбышеве и считает вагоны проходящих составов. Вагоны, платформы, эшелоны, груженные углем, щебнем, арматурой, железным ломом, оборудованием, почтой, людьми… Руки оттягивают тяжелые ведра с ледяной водой, уже давно пора идти в барак, но он не может оторваться от этого зрелища. Сто восемьдесят пять, сто восемьдесят шесть… Тадам-тадам, тадам-тадам. Скрип рессор, свист сигнальщика и постоянный, ни на секунду не прерывающийся гул в небе – авиационный завод каждые десять минут выпускает из своих цехов новый штурмовик ИЛ-2.
Сто девяносто восемь, сто девяносто девять, двести. Состав махнул черным жирным хвостом из цистерн с мазутом, напоследок звонко свистнул в низкое февральское небо и скрылся навсегда. Илья осторожно, чтобы не оступиться на коварном льду и не расплескать воду, зашагал в сторону недавно возведенных срубовых бараков, куда их переселили в середине декабря из палаток. За их бараком стоял еще барак, а за ним еще. За тем бараком шел широкий мерзлый пустырь, а за пустырем, загребая низкие облака колючим барьером, из земли вырастала серая бетонная стена «Безымянлага».
читать дальше
Илья вошел в тускло освещенную прихожую. Из кухни в конце коридора доносился завывающий гул нескольких работающих примусов, сквозь который еле прорывался размеренный голос радиоведущего. Пал Семеныч, как обычно, слушал вечерние новости. Илья огляделся. Все места на вешалках и в ящиках для обуви уже были заняты – значит, он последний. Даже гуляка Анатолий Ефимович сегодня, вопреки обыкновению, и к вящему удивлению жены и сына пришел трезвый – его пропитанный потом и заводской смазкой ватник смирно висел на вешалке и возвещал о своем существовании громким смрадом. Илья с трудом нашел в углу место для своих тяжелых американских ботинок, которые ему каким-то чудом удалось достать тогда в эвакуационном лагере в Куйбышеве (и хотя был только 43-й размер, Илья взял на вырост, и первые годы ходил, набивая в них бумагу и натирая кровавые мозоли; потом, когда нога выросла, он некоторое время наслаждался этим идеальным совпадением, однако нога продолжала расти, и с некоторых пор кровавые мозоли вновь вернулись, но уже по причине обратного свойства). Мамины сапоги стояли тут же. Давно ли? Хоть бы не отругала за поздний час. Только этого сейчас не хватало для полного набора.
Смятение от пережитых впечатлений не отпускало его, и потому Илья не сразу заметил шум, исходивший из комнаты Ирины Владимировны. Он уже собирался пройти к себе, когда дверь комнаты напротив резко распахнулась, и оттуда буквально выкатился незнакомый лысый мужчина в растрепанном костюме с кожаным портфелем в руках. Илья еле успел отскочить, чтобы тот не сбил его с ног. Вслед за лысым мужчиной в проеме двери показалась сама хозяйка. Илья замер на месте. Он никогда еще не видел ее такой. Ирина Владимировна стояла на пороге, уперев руки в бока и тяжело дыша, как после быстрого бега. Взъерошенные рыжие волосы, казалось, шевелились на голове, словно змеи Медузы Горгоны. Ворот ее платья был небрежно распахнут, а под ним виднелась тонкая полоска белого лифчика.
- Ирина Владимировна, что вы себе позволяете? - пытался слабо протестовать лысый мужчина. Он уже поднялся на ноги и теперь отряхивался и одергивал расползшийся на пузе пиджак.
- Что я себе позволяю? А вы? Что вы себе позволяете? Ах…, - Ирина Владимировна вспыхнула, скрылась из вида, спустя секунду появилась снова с охапкой одежды в руках и бросила ее лысому мужчине в лицо.
- Ну, знаете, я это так не оставлю! - визгливо пригрозил тот, подбирая с пола свое пальто и шляпу.
- Убирайтесь отсюда! Катитесь вон! - топнула ногой Ирина Владимировна и указала пальцем на дверь.
- Своих денег вы не получите! - по-рачьи пятясь задом, продолжал сыпать угрозами лысый мужик.
- Подавись ты своими деньгами, старый индюк!
Когда дверь за ним закрылась, несколько любопытных голов, все это время выглядывавших из кухни и из соседних комнат, втянулись обратно в свои укрытия. Илья очнулся от наступившей тишины. Он понял, что все это время неотрывно следил за передвижениями белой лямочки под распахнутым воротом платья, и тут же смущенно отвел глаза в сторону. Ирина Владимировна взглянула на Илью, как ему показалось, с осуждением, поправила на груди платье, и, не проронив ни слова, захлопнула дверь.
Илья вошел к себе.
- Здравствуй, мама.
Мать, как обычно, сидела за столом со своими амбарными книгами и включенным радиоприемником.
- Что там происходит? - сказала она вместо приветствия, - К нашей мадам опять приставал клиент?
Илья промолчал. Впрочем, вопрос был риторический. Мать сама продолжила мысль:
- Вот дура, Ирка. Все ждет своего мужа. Надеется, что он объявится. Давно бы уже вышла замуж и съехала из этой дыры. Вон, какие мужики к ней ходят одеваться. Небось, не бедные, раз хватает денег на пошив.
- Этот был старый и лысый, - возразил Илья. Его оскорбила сама мысль, что Ирина Владимировна может выйти замуж за такого сморчка.
- Ну и что? А чем лучше пропадать здесь среди нищеты? Думает, раз похоронку на мужа не получала, значит он жив. Два года прошло с Войны, а все верит.
- Но ведь ты тоже не получала похоронку на отца, - сказал Илья, пытаясь найти изъян в ее логике.
- Это совсем другое, - процедила мать сквозь зубы и метнула в сына гневный взгляд.
Илья понял, что спорить бессмысленно, да и не хотелось. Он сам долгое время верил, что отец жив и вернется, но в последние годы эта уверенность поблекла и перешла в разряд постоянных, но уже не обязательных надежд. Он зашел за ширму и начал переодеваться.
- Почему так поздно? Я уже начала волновался, - спросила мать.
- Сегодня была тренировка.
- Тренировка заканчивается в шесть.
- Мы потом еще с ребятами поиграли, - соврал Илья, и тут же сменил тему, - Я принес хлеба, мама.
- Хорошо. Пойду, поставлю чайник. А ты иди в ванную, я воду согрела.
Илья воспрянул духом. Как хорошо, сейчас он помоется в горячей воде, а потом будет пить чай с чем-нибудь вкусным. Спасибо, мамочка.
Илья вошел в ванную и заперся на шпингалет. Почти единственное место, где можно побыть одному. Мыло, мочалку и полотенце он положил на низкую банную скамеечку и начал раздеваться. О том, чтобы, как в старые времена, наполнить ванну, не могло быть и речи. Приходилось разбавлять воду в тазу и поливаться из ковшика, но Илья уже привык. Он с наслаждением обливал себя горячей водой и яростно натирался, словно пытался вместе с потом и грязью смыть все сегодняшние переживания: от забитого гола, от первого поцелуя, от белой бретельки под распахнутым платьем…
Однако эффект был ровно обратным. Вместо ожидаемого успокоения им вновь овладело то странное, тревожное чувство, которое в последние годы Илья испытывал все чаще. Особенно часто оно возникало при виде красивых женщин, а иногда и при одной мысли о них, вот, как сейчас. Илья знал, как сделать, чтобы это удушающее чувство отпустило его хотя бы на время. Он сам изобрел этот способ. Но потом в откровенном разговоре с другими ребятами выяснилось, что его изобрел вовсе не он, что многие им пользуются, и что это, оказывается, вредно для организма, от этого портится зрение, а ладони покрываются жестким волосом. Илья поначалу очень расстроился. Он старался воздерживаться как можно дольше, но это приводило лишь к тому, что по утрам он просыпался в мокром белье. Стыд от того, что это может заметить мама, перевешивал всякий страх неминуемой слепоты и бесплодия. К тому же, тайком занимаясь этим уже пару лет, но до сих пор не испытал ни ухудшения зрения, ни сколь-нибудь заметного оволосения ладоней. Не то, чтобы он готов был поставить под сомнение авторитет своих товарищей, но в отсутствии других способов избежать утреннего срама, он предпочитал этот способ как наименее заметный и наиболее приятный. А это было очень приятно.
Илья вспомнил нежные галочкины губки, тепло ее тела в своих руках, заголившееся белье Ирины Владимировны и ее гордый обжигающий взгляд, когда она догадалась, что он ее разглядывает. Момент был подходящий. Илья оглянулся на запертую дверь и приступил к делу.
Он видел голых женщин в детстве, когда его водили в баню. Мельком видел, как одевается мама. Иногда удавалось подсмотреть что-то интересное в щели перегородки школьной раздевалки. Но тут было другое...
Андрюха Андриянов из соседнего двора как-то принес за сараи колоду игральных карт. В них, конечно, можно было бы и поиграть, если бы все карты были на месте. Но колода была далеко не полной, и вскоре Илья понял, почему. То, что женщины могут так выглядеть, он и представить себе не мог. Карты были трофейные, глянцевые, с хорошо различимыми деталями. Илья, Володька Зайцев и еще один парнишка на год младше смотрели, как завороженные, на быстро сменяющиеся картинки в руках такого взрослого восемнадцатилетнего парня. В горле давно пересохло, в штанах давно онемело.
- Хочешь одну? – спросил Андрюха бледного Илью.
Илья сглотнул и ничего не ответил, хотя и так было понятно.
- Что дашь?
- У меня ничего нет, - мотнул головой Илья.
- Ну, нет, так нет. Извини, фраерок.
Володька Зайцев от покупки также воздержался. А вот парнишка на год младше принес отцовский портсигар и получил в обмен карту на выбор. И он выбрал: сочная грудастая блондинка, похотливо закатив глаза, пробовала на вкус неестественно большой мужской орган. Кажется, это была восьмерка бубён. Образ этой блондинки потом долго не давал Илье покоя.
Но сегодня его мысли занимала не она. Илья уже представил на месте этой блондинки сначала аккуратную черную, как смоль, головку с огромными непроглядными глазами и мягкими податливыми губами. Но потом ее плавно сменил другой образ – ярко-рыжая грива, блестящие зеленые глаза и полная грудь в ослепительно-белом бюстгальтере. Она льнет к нему всем телом, трогает его, целует своими ярко-красными губами. Вот так. А потом еще. И еще.
В коридоре зазвучал гулкий бас Пал Семеныча, медленно хромавшего из кухни в свою комнату:
- Слышала, в декабре карточки отменят? Вот, Маша, а ты не верила.
- А кой черт? Все равно на эти деньги ничего не купишь, - возражала мужу Марья Егоровна.
Проклятье, когда они заткнутся про свои карточки? Илья попытался вновь сконцентрироваться на рыжих волосах и белой лямочке, которую ему так хотелось самому спустить с ее плеча. Он ускорился. Он слишком долго занимал ванную, и скоро сюда постучится следующий на помывку. Ну же, давай.
- А у нас молосольные огурцы остались?
- Сейчас принесу, Паша.
Нет, это невозможно! Удовольствие было так близко, так ощутимо, но он никак не мог его поймать. Еще немного. В томительном ожидании перед его внутренним взором вновь возникла та сладострастная восьмерка бубён. Она игриво подмигнула Илье и, раскрыв в полуулыбке развратный рот, широко и со вкусом облизала его… нет, не его... Да какая разница! Уже поздно. Пах обожгло пламенем, перед глазами поплыла потрескавшаяся стена ванной. Илья ухватился свободной рукой за ветхую полку с банно-ремонтным хламом и еле успел подавить стон, чтобы не выдать себя.
Секунда. Две. Тишина. Как хорошо и пусто в голове. Вот бы всегда так было.
Илья смыл свой грех остывшей водой из таза и начал одеваться. В дверь уже стучали.
- Да выхожу я, выхожу.
***
- Ты чего так долго? – спросила мать, с подозрением глядя на Илью.
Ответ пришел с секундной задержкой.
- Так, с Ленькой поболтали.
- Тебе что-нибудь надо постирать? Давай мне, - мать встала из-за стола и начала собирать в кучу грязное белье, - Садись ужинать.
На столе стоял стакан со свежезаваренным чаем, тарелка жареной картошки и, о чудо, настоящий бутерброд с настоящей колбасой. Откуда?
Илья сел за стол и стал жадно поглощать ужин. Он уже успокоился и теперь даже с юмором вспоминал о столь нелепо окончившемся свидании с Галочкой. Да какая разница, почему она оттолкнула его! Гадать сейчас не хотелось. Но поцеловать-то она ему себя дала, и с удовольствием (он почему-то был уверен, что Галочка не притворялась). А значит, даст еще раз! От этой головокружительной мысли большой непрожеванный кусок бутерброда целиком проскочил в горло и чуть не застрял там. Илья прокашлялся.
- Илюша, сынок, не торопись, - проговорил мамин голос откуда-то сверху, а маленькая теплая рука опустилась ему на голову и начала ласково теребить короткие мокрые волосы.
- Очень вкусно, мама, - отвечал Илья с набитым ртом.
- Ешь на здоровье. Ты так вырос, - на последних словах голос истончился и тревожно зазвенел.
Илья обернулся и посмотрел на мать. Но она уже справилась с собой и даже попыталась улыбнуться.
- Господи, как же ты на него похож! – прошептала она, влажно блестя глазами, и замолчала.
После ужина Илья достал из сумки школьные тетради и взялся за домашнее задание. Глаза слипались, мысли разбегались, ленились и отказывались искать производные функций. А дальше был морфологический разбор слов, а еще долг по истории – завтра его обязательно спросят.
По радио шла передача о трудовых буднях советского народа.
Небо над всей страной было спокойным и чистым.
***
Ему снился сон. Один из тех, что неотступно преследовали его в последнее время.
Он стоит на перроне станции «Безымянка» в тыловом Куйбышеве и считает вагоны проходящих составов. Вагоны, платформы, эшелоны, груженные углем, щебнем, арматурой, железным ломом, оборудованием, почтой, людьми… Руки оттягивают тяжелые ведра с ледяной водой, уже давно пора идти в барак, но он не может оторваться от этого зрелища. Сто восемьдесят пять, сто восемьдесят шесть… Тадам-тадам, тадам-тадам. Скрип рессор, свист сигнальщика и постоянный, ни на секунду не прерывающийся гул в небе – авиационный завод каждые десять минут выпускает из своих цехов новый штурмовик ИЛ-2.
Сто девяносто восемь, сто девяносто девять, двести. Состав махнул черным жирным хвостом из цистерн с мазутом, напоследок звонко свистнул в низкое февральское небо и скрылся навсегда. Илья осторожно, чтобы не оступиться на коварном льду и не расплескать воду, зашагал в сторону недавно возведенных срубовых бараков, куда их переселили в середине декабря из палаток. За их бараком стоял еще барак, а за ним еще. За тем бараком шел широкий мерзлый пустырь, а за пустырем, загребая низкие облака колючим барьером, из земли вырастала серая бетонная стена «Безымянлага».